Большой пожар - Страница 5

– Мы их, Оленька, не для истории пишем, а для начальства, – возразил Рагозин. – Дабы оно знало, что мы работаем, а не в шахматы играем.

– По-моему, в дежурства по ночам вы только этим и занимаетесь, – неодобрительно заметила Ольга. – Лучше бы классику читали, не таким суконным языком пивали бы свои бумаги. Чуть не каждый день экстремальные ситуации, а читаешь, как вы о них пишете в своих рапортах, и плечами пожимаешь. Не описания мне нужны, а живые свидетельства, воспоминания участников, очевидцев.

– Зачем? – удивился Нилин. – Ну, был пожар, ну, потушили, чего еще?

– В самом деле, – поддержал Рагозин, – зачем? Кому интересно читать про рукава и гидранты?

– Слепцы, – сердито сказала Ольга, – тушилы песчастные! Вы когда-нибудь задумывались над тем, что о вашей работе никто ничего не знает? О моряках романы пишут, космонавтов прославляют, летчиков и полярников на руках носят, а про вас – что? Эстрада над вами хихикает, даже Аркадий Райкин, в кино из вас делают посмешище – усатый дядя спит, а вокруг него все горит, анекдоты сочиняют, сплетни разносят… Замкнулись в своем кругу, ничего, кроме пожаров, пожаров, пожаров… – Ольга вскинула голову. – Знаете, что говорили про Деда? Что художник Зубов погиб из-за его трусости. Это наш Дед – трус! А о тебе, Вася, я сама слышала, что ты вместо того, чтобы спасать людей из скульптурной мастерской, полпожара просидел с Лешей в буфете и бесплатно дул пиво! Каково? Молва! А когда припрешь болтуна к стене, откуда взял, так божится, что слышал, «слухи такие ходят, а дыма без огня не бывает» – гнуснейшая поговорка в устах доносчика и клеветника!

Ольга отдышалась.

– Но все это частности, ерунда. Куда хуже другое: до сих пор гуляет мнение – никем не опровергаемое, вот в чем вся горечь! – что на Большой Пожар приехали поздно, тушили из рук вон плохо, с оглядкой, берегли себя и в огонь не шли, на мольбы о спасении не отзывались…

– Плевать, – со злостью сказал Дима Рагозин. – Мы к этому привыкли.

– А мне не плевать! – горячо возразила Ольга. – К чему вы привыкли? Что «пожарные, как всегда, проспали»? Что «приехали, как всегда, к концу пожара»?

– Леля, – выходя из спальни, с упреком произнес Дед. – Ребенку спать не даете, ораторы.

– За вас обидно, – остывая, тихо проговорила Ольга. – Какие-то вы… беспомощные… Дымом насквозь пропахли, кого ни возьми – обожженный, битый, а постоять за себя… Дима, чем ты отмечен за Большой Пожар?

– Пятьдесят рублей и замечание. – Рагозин повеселел. – За грубый ответ старшему по званию. А вот Вася и Слава – орлы, из такого дыма без выговора выйти – в сорочке надо родиться!

– А я сто целковых, – не без удовольствия припомнил Дед. – Отродясь таких наградных не получал.

– По двенадцать с полтиной за душу, – подсчитал в уме Слава. – Ты ведь восьмерых вынес, Дед?

– Вася, включай, – спохватился Дима. – Через пять минут футбол начинается, не прозевать бы.

Под полным немого укора взглядом Ольги все притихли.

– Не могу понять, неужели у вас нет хоть капельки честолюбия? – спросила она. – Неужели вы… ну пусть не вслух, а про себя, не мечтаете о том, чтобы о вас, о ваших товарищах узнали? Я-то думала, вы обрадуетесь, поддержите… Позвонить Микулину и сказать, что я отказываюсь?

– Ты, Леля, не обижайся, – примирительно сказал Дед. – У нас так: если за пожар не намылили шею, и на том спасибо. Мы только тогда, когда пламя, заметные, и то для начальства, а потушим – от чужих глаз домой поскорее, копоть отмывать. Некрасивые мы на виду. А звонить Микулину не надо, раз уж ты так настроилась, пиши, что вспомним – расскажем.

Мы переглянулись.

– Дед, как всегда, железно прав, – сказал Дима. – Благословляем Ольгу, ребята?

Ольга впервые за вечер улыбнулась, подошла к письменному столу и достала из ящика толстую тетрадь.

– С чего начнем? – спросила она. – Давайте с Кожухова и 01.

Так была затверждена эта идея – написать про Большой Пожар.

ПОЛКОВНИК КОЖУХОВ – ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД

Морякам снятся шторма, полярникам – льды и снега, пожарным – дым и огонь.

Кожухову, хотя по годам своим войны он не видел, чаще всего снились разрывы снарядов.

Много всего пережил он за двадцать с лишним лет службы, но один пожар был самый страшный – горели склады боеприпасов на полигоне, километрах в шестидесяти от города. Когда Кожухов приехал туда, он мгновенно понял, что не знает, как тушить этот пожар: с раздирающим небо грохотом рвались снаряды, гранаты и мины, по всему полигону со свистом разлетались осколки. Автоцистерна и автонасос, закрепленные за полигоном, уже пытались добраться до очага пожара, но были опрокинуты, изувечены воздушной волной; повторять их маневр было бы безумием.

А огонь подбирался к главному складу, пожар следовало остановить во что бы то ни стало.

Кожухов стоял, смотрел на огонь и думал, разрешив себе тем самым непозволительную роскошь.

Выход был один – пойти на смертельный риск.

– Я с тобой, – сказал старый генерал, начальник полигона. – Забудь про мои погоны, рядовым.

Кожухов многое слышал о генерале, верил, что тот говорит искренне, но для задуманного нужны были профессионалы – лучшие из лучших. Из шагнувших вперед добровольцев он выбрал троих, все взяли ручные стволы и поползли по-пластунски: впереди Кожухов, за ним Нестеров-старший, лейтенант Гулин и сержант Лавров. Метр за метром, всем телом вжимаясь в колею, они ползли, думая только об одном: как можно ближе подобраться к очагу.

Первым выбыл из строя Гулин – осколок врезался ему в предплечье, и Кожухов отправил лейтенанта назад, другой осколок попал Кожухову по каске и, скользнув, чудом ее не пробил; третий, к счастью, небольшой и на излете, распорол сапог Лаврову.