С этим ясно: раз нужно, значит, можно.
Теперь другой важнейший пункт размышлений: дерзкой идее – дерзкие исполнители!
Еще десять лет назад Кожухов бы не задумался и на секунду: исполнителями бы стали двое, он сам и Андрей Чепурин, никого другого к такой рискованной операции он бы не допустил. Но сегодня это было бы донкихотством, заведомо обреченным на неудачу; и здоровье обоих не то, и «начальственный жирок», как посмеивался Чепурин, появился на мышцах, и силы, которые когдато некуда было девать, совсем не те…
Нужны молодые, первоклассные мастера-прикладники, и не просто молодые и первоклассные, но и самые бесстрашные. Нестеров с Рудаковым? Отличная пара, но вернуть их назад, когда они пытаются спасти малыша и Ольгу, – значит обидеть на всю жизнь… Эх, Гулина увезли в госпиталь, вот кто мог бы начать… Юра, сын!.. Но он только что вынес Вету… В таком состоянии может совершить элементарные ошибки… Лейтенант Клевцов! Конечно! И старший сержант Лавров! Еще бы третьего… Остальным, которые пойдут за ними, будет легче…
– Рагозин, где Клевцов?
– На левом крыле девятого, товарищ полковник.
– Замени его Пушкаревым из резерва и немедленно ко мне. Нилин!
– Слушаю, товарищ полковник!
– Штук двадцать пять штурмовок во двор, к кинотеатру. Собери со всех машин, достань из-под земли! Рагозин! Автолестницу 5-й ВПЧ немедленно передислоцируй во двор, к крыше кинотеатра… Отозвался Клевцов?
– Так точно, товарищ полковник, бежит вниз.
– Где старший сержант Лавров?
– На перевязке, палец раздробило, товарищ…
– Ах ты черт… Кто у нас еще из мастеров прикладного спорта?
– Я, товарищ полковник! Я уже понял, товарищ полковник, возьмите меня!
– Ты здесь мне нужен… Лейтенанта Кожухова и сержанта Никулькина ко мне, быстро!.. Седьмой, я Первый, Седьмой, я Первый, как слышишь меня? Прием.
– Первый, я Седьмой, слышу хорошо.
– Андрей, кого можешь оставить вместо себя?
– Первый, прохожу девятый этаж, обстановка сложная, желательно оставаться здесь минут на пятнадцать.
– Понял, через пятнадцать минут спустишься, заменишь меня, я принимаю боевой участок на крыше кинотеатра… Нилин, как со штурмовками?
– Шестнадцать штук отправил во двор, товарищ полковник, остальные минут через десять.
– Учти, головой отвечаешь!
– Учел, товарищ полковник! Товарищ полковник, я ведь тоже мастер спорта… Никулькина, во всяком случае, опередил.
– Выполняй свои обязанности, Нилин! Рагозин, будем поддерживать непрерывную связь по рации и через связных. Обстановкой ты владеешь, что можешь – решай сам, без меня, а через пятнадцать минут введешь в курс Чепурина.
– Товарищ полковник, лейтенант Клевцов по вашему…
– Самочувствие? Травм нет?
– Отличное, товарищ полковник, никаких травм!
– Товарищ полковник, сержант Никулькин по вашему приказанию…
– Настроение, сержант?
– Хоть в бой, хоть на танцы, товарищ полковник!
– С танцами придется подождать.
– А я не спешу, товарищ полковник!
– Товарищ полковник, лейтенант Кожухов по вашему…
– Хорошо. Клевцов, Кожухов, Никулькин – за мной!
Так на исходе первого часа Большого Пожара зародилась и стала воплощаться в жизнь идея полковника Кожухова.
После пожара высотку отремонтировали, по возможности убрали всякое синтетическое барахло и, что больше всего ободрило ее обитателей, устроили над техническим этажом превосходную смотровую площадку, она же и вертолетная – на всякий, как говорится, пожарный случай. Чепурин рассказывал, что на Западе и у нас начинают испытывать новые типы вертолетов, приспособленных, в частности, для спасательных работ в высотных зданиях.
В высотке я бываю чуть ли не каждый день: прихожу ругаться с работниками технических служб, навещаю знакомых в гостинице и при случаи забегаю в ресторан на чашечку кофе – там его готовят лучше, чем в наших буфетах.
Но прежде чем начать рассказ о штурме высотки, я решила осмотреть ее снаружи – побывать на поле боя. На крышу кинотеатра мы – Вася, Дима, Коля Клевцов и я – прошли по внутренней лестнице через застекленный люк. Здесь было холодно, поддувал ветер со снегом, слепило глаза. Я поплотнев запахнула шубку и подняла воротник.
– Вживайся в обстановку, – бодро сказал Дима, – погодка примерно такая же, как в тот вечер. Только одета, пожалуй, ты была полегче.
– Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, – сказала я. – А сверху Леша свою накинул.
– Рыцари, – с уважением произнес Клевцов, задирая голову и глядя на верхние этажи.– Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе: темнота.
– Преимущество? – удивилась я.
Клевцов засмеялся.
– Еще какое! Вот гляжу на 19-й, где кухня, и даже мурашки по коже: неужели это я туда залез? Помню, вишу где-то на 16-м или 17-м и думаю: хорошо, что темно и высоты не видно, поджилки не так трясутся.
– Кокетничаешь, Коля, – упрекнула я. – Ты – и боишься высоты?
– Насчет поджилок Коля, конечно, загнул, – сказал Вася, – страх к нашему брату приходит после, а не во время пожара. Это потом содрогаешься, что работал на такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь по штурмовой лестнице без страховки, относишься с уважением.
– Я забыла, что без страховки.
– Страховаться там было некогда, – сказал Клевцов. – Каждая секунда была на счету, только и делали, что нарушали. Но штурмовка – она совестливая, безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.
– Ты-то знаешь, что штурмовка надежная, а знает ли об этом штурмовка?