Большой пожар - Страница 77

– А дверь в бельевую была закрыта, – рассказывал Сережа, – даже от сердца отлегло, ушла, наверное, домой… А если не ушла и на 14-м с Настей? С 14-го гостиница там начинается, только бельевая на 12-м. Прибежал – здесь они! И ко мне – тетя Шура, две девочкиблизнятки и мальчик, лет шести-семи дети, не больше. С меня пот ручьем, сердце выпрыгивает, но ведь повезло-то как – успел! Ну хорошо, успел, а что делать? Попробовал вызвать лифт – не получилось. А дыма все больше, нет, думаю, здесь оставаться нельзя. А куда идти? Дежурная по этажу в 01 звонит, Настя и Таня, ее подружка, бегают и жильцам в двери стучат, окпа раскрывают от дыма. Я – мальчика на руки, тете Шуре и Насте говорю, берите девочек – и айда на выход! А Настя – мне нельзя, говорит, тут, может быть, еще жильцы остались, я потом. Да куда ж ты, говорю, потом, если пожар сюда идет? Нет, говорит, я потом, вы же знаете Настю, она гордая, пуще огня боится, что за дело упрекнут. Ну, мы с детьми пошли вниз, а дыма все больше, дети кашляют и плачут, а тетя Шура за сердце хватается: «Не дойдем, – говорит, – воздуха не хватит». Дело, думаю, плохо, не привести бы их в самый пожар. Взял у тети Щуры ключ, открыл бельевую и завел их туда…

Жизнь артиста! Детей привезли с собой на гастроли родители, певица и ее муж аккомпаниатор – не на кого оставить. Дима рассказывал, что певица, молодая и очень красивая женщина, прорвалась через все кордоны и упала перед генералом Ермаковым на колени: «Спасите моих детей!» Но случилось это получасом позже, когда слух о пожаре облетел весь город.

Вот что сделал Сережа.

Разведав и оценив обстановку, он пришел к выводу, что в бельевой оставаться нельзя: дым туда пробивался через какие-то невидимые щели, иной раз даже с искрами; поэтому, прихватив с собой охапку одеял, он вывел тетю Шуру и детей на лоджию, укрыл их, велел никуда не уходить и бросился за Настей. В это время во Дворце вырубили свет, дыма становилось все больше и Сереже пришла счастливая мысль заскочить сначала в бельевую, намочить под краном полотенце и обмотать им голову. Сделав это, он стал подниматься по внутренней лестнице и между 13-м к 14-м этажами натолкнулся на Настю. «Шаталась, как пьяная, – вспоминал Сережа, – уже падала, когда я ее подхватил, очень дыма наглоталась. Взвалил на себя, принес на лоджию, а Настя уже без памяти, тетя Шура искусственное дыхание ей сделала – она, ведь всю войну медсестрой прошла. Настю очень тошнило, но ничего, ожила».

Сережа еще покидал лоджию два раза.

– В первый раз – это потому, что увидел, как из главного здания люди на шторах спускаются, – продолжал он. – А под нами – крыша кинотеатра, может, и нам попробовать? В бельевой-то – простыни, пододеяльники стопками на стеллажах лежат, чего их жалеть. Те-. тя Шура сначала не пускала, через стеклянную дверь было видно, что в коридоре уже ковровая дорожка занялась, но я ей доказал, что если огонь до нас дойдет, будет еще хуже. До бельевой недалеко, метров пятнадцать, проскакал их козлом, а в бельевой угол уже горит, нет, думаю, здорово, что мы здесь не остались. Схватил под мышки по охапке простыней – и бегом обратно, а по дороге услышал в одной из комнат какой-то стук. Принес простыни на лоджию, говорю тете Шуре, что тем кто-то есть, а она: «Батюшки, да это ведь в дежурке монтер и слесарь, Соломатин и Филимонов»! Тогда-то я во второй раз побежал – за ними. Стучусь, подпрыгиваю, потому что огонь за штаны хватает, кричу им: «Выходите на лоджию!», а они меня подальше посылают – дверь, оказывается, конопатят, отсюда и стук. Я их тоже хотел послать, но все-таки уговорил, послушались, открыли дверь и побежали за мной на лоджию. И хорошо сделали, потому что коридор через несколько минут весь охватило, и бельевая сгорела, и их дежурка. А Настя от свежего воздуха уже совсем очухалась и стала причитать, что уходила она вместе с Таней, где теперь она, может, задохнулась в дыму? Я бы с удовольствием побежал за Таней, но было поздно, в коридоре огонь и дым, не пройти. Настя плакала, винила себя, но тут мы услышали, что наверху кто-то кричит, я перегнулся через перила и увидел, что это дежурная с 14-го на лоджии. Я ее спросил, как у них там дела и где Таня, и она сказала, что собрала кого смогла на лоджии, Таня тоже здесь, только сильно отравленная и волосы подпалила… Ну, что еще рассказывать? Детей было очень жалко, ужас у них был в глазах, еще жить, можно сказать, только начали, а тут такое. Тетя Шура их отвлекала как могла, сказки рассказывала, но ей самой тоже было плохо, за сердце держалась. Вот Настя – молодец! Как очухалась, сразу начала командовать: «Эй, мужики, эа работу, связывайте простыни, да так, чтоб узлы были, как у моряков!» Да, тут мы увидели, что лестницу к крыше кинотеатра ставят, и очень обрадовались, но все равно Настя нас подгоняла, потому что рядом, из окна, что выходит на вторую половину лоджии, валил дым, а тут еще снизу дымом хлестануло, да еще крики отовсюду подгоняют. Связали мы простыни крепко-накрепко и я, как самый молодой, взялся спуститься первым, чтобы проверить, а уж потом детей по очереди спускать. Но Соломатин сказал, что он намного легче меня и лучше начинать ему. Мы с этим согласились, и он очень удачно спустился. Но не успели мы поднять связку, чтобы начать спускать детей, как вдруг Филимонов вылез за перила и стал спускаться без очереди, а он еще потяжелее меня, пудов под шесть, и оборвался – хлоп об крышу с уровня примерно четвертой лоджии. За счет других спастись хотел, а все равно жалко, двое детей у него осталось. Ладно. Простыней у нас было еще несколько, подняли оборванный конец и стали с Настей новые узлы вязать, а тут на крышу поднялись пожарные, что-то нам кричат, а дети обрадовались: «Сюда, к нам, мы здесь!» – тоненькими голосами… И решили мы больше не рисковать: собой – куда ни шло, а вот дети…